Как бы волшебная сказка - Грэм Джойс

34

Нет сомненья, придется нам сидеть весь чертов вечер, слушая всякий бред о фейри.

Джек открыл почту на своем компьютере и обнаружил письмо от миссис Ларвуд. Оно было написано как школьное сочинение.

Дорогой Джек,

благодарю тебя за то, что ты был невероятно любезен и помог мне с компьютером. Как ты можешь представить, все это очень сложно для пожилого человека, но с твоей помощью я добилась успеха. Причина, по которой я пишу тебе, не та, что ты единственный в моей адресной книге. Это касается твоей тети Тары. Я бы очень хотела пригласить ее к себе на чашку чая. Конечно, она может быть слишком занята, чтобы прийти и поболтать с какой-то скучной старухой вроде меня, но я все же надеюсь, ты передашь ей мое приглашение. В то же время я надеюсь, что ты пребываешь в добром здравии и тебе удается время от времени выходить погулять. По крайней мере, кажется, стало немного теплее, и, надеюсь, ты пользуешься тем, что погода улучшилась.

Джек еще раз перечитал письмо. Он собирался показать миссис Ларвуд, как пишутся мейлы.

И напечатал ответ:

Привет, это Джек. Нет проблем я скажу ей. Кстати мейлы пишутся коротко. Не к чему распространяться о погоде, если действительно не обсуждаете погоду. Можете сказать, привет можешь попросить Тару зайти на чай. Этого достаточно. Я не против чтобы вы писали длинные мейлы если хотите но вы наверно не хотите.

Он нажал «отправить» и сморщил нос.

Потом открыл ящик стола и достал объявление с портретом кота миссис Ларвуд. Он еще не придумал, как найти коту замену. Отложив объявление, он принялся искать в интернете адреса местных приютов для кошек.

Ричи испытывал сильные приступы мигрени. Они усилились после нападения на него. Он сходил к врачу, и тот настолько обеспокоился его состоянием, что отправил его в госпиталь на компьютерную томографию.

Он прибыл в госпиталь, где его попросили переодеться в больничную рубашку. Дали успокоительное и ввели йодсодержащее контрастное вещество, от которого у него кровь прилила к лицу и остался металлический привкус во рту.

Его попросили ровно лечь на скользящий стол, который вдвигался в белую круглую камеру томографа.

– Научная фантастика, – пошутил Ричи.

Рентгенолог тонко улыбнулся и попросил его задерживать дыхание в моменты, когда делаются рентгеновские снимки. Каждый поворот сканера занимал около секунды, пока он делал снимок тонкого слоя мозга.

Врачу-консультанту, который беседовал с Ричи, он сказал, что мигрени начались всего за пару дней до Рождества. Нет, прежде у него такого не случалось. Да, боль появлялась ежедневно, иногда несколько раз на дню.

Ему сказали, что результаты сообщат в ближайшие дни, и спросили, может ли кто-нибудь отвезти его домой. Он сказал, что отвезти его некому. Ему порекомендовали не садиться за руль самому из-за успокоительного.

– Порядок! Я вас понял, – ответил Ричи.

Он вышел на улицу, дошел до больничной стоянки, сел в свою машину и поехал домой. Дорога шла мимо дома Мартинов, и он решил заглянуть к ним.

– Ну и вид у тебя! – сказала Мэри, поздоровавшись с ним в дверях. – Входи.

– Тара дома?

– Я вскипячу чайник. Ты что, подрался?

Ни Мэри, ни Делл ничего не знали ни о нападении на Ричи, ни о давешнем полицейском протоколе за вождение в нетрезвом виде. Существовал негласный уговор не сообщать плохие новости людям их возраста, будто, подобно детям до шестнадцати, они не в состоянии правильно на них реагировать. Глядя, как Мэри суетится на кухне, Ричи подумал, что двадцати лет молчания словно и не было.

– Хочешь сэндвич?

– Нет, спасибо, миссис Мартин. Тара дома?

– Она в ванной. Делла нет. Он будет переживать, что не встретился с тобой. Ты всегда клал в чай три кусочка сахара, верно?

– И до сих пор столько кладу, миссис Мартин. До сих пор.

– Мне нетрудно сделать сэндвич с сыром.

Ричи знал по временам двадцатилетней давности, что Мэри не отстанет.

– Хорошо, спасибо.

Он сидел в гостиной на светло-коричневом кожаном диване, глядя на велюровые шторы и нарядные настенные светильники, стараясь сообразить, что здесь изменилось, а что осталось с прежних времен. Подростком он много времени провел в этом доме, дожидаясь Тару, смотря телевизор, обедая с Мартинами, иногда спал: ему стелили на кушетке, на которую он перемещался с коричневого дивана. Здесь был его второй дом. Сверху доносился голос Мэри, сообщавшей Таре, что пришел Ричи.

Мэри вернулась с сэндвичем и чаем, фарфоровая чашка дребезжала на блюдце. С годами руки у Мэри стали трястись сильней.

– А где старая радиола? Выбросили?

У них стоял большой проигрыватель в виде шкафчика, на котором он и Тара проигрывали его виниловые альбомы. Теперь такие проигрыватели вышли из моды вместе с самими шкафчиками с раздвижными дверцами, скрывавшими внутри аппаратуру и радиоприемник с прозрачной шкалой, на которой высвечивались частоты и экзотические названия вроде Хилверсюма, Гельвеции, Люксембурга и Телефункена.

– Давным-давно.

– Я бы от такой радиолы не отказался. Теперь это коллекционная вещь.

– Поздно. Делл порубил ее. – Она кивнула на синяки на его лице. – Что это у тебя?

– Кто-то напал недавно вечером. Прыгнул из-за дерева.

– Кто?

– Не имею представления.

– Забрали что-нибудь?

– Нет.

Мэри пристально посмотрела на него:

– Такое творится, что не хочется выходить из дому. Не знаю, куда катится мир.

Ричи отхлебнул из чашки.

– Она что-нибудь тебе говорила? – спросила Мэри.

– Что?

– Когда вы вдвоем гуляли недавно вечером. Мне интересно, рассказывала ли она тебе что-нибудь. Что-нибудь еще, кроме тех древних баек, которыми кормит нас.

– А что она рассказывает, например?

– Даже не желаю повторять. Глупые древние байки, и все. – Мэри встала, прикрыла дверь и села обратно. – Я не против рассказать тебе, Ричи. Меня уже с души воротит оттого, что она тут торчит, хотя она только несколько дней как вернулась. Часами лежит в ванне. А недавно вернулась ночью пьяная как сапожник. И единственное объяснение в ответ – эти древние байки. Хочется влепить ей затрещину и сказать, чтобы собирала манатки, но Делл слышать об этом не желает. Мы ходим вокруг нее на цыпочках. – Мэри резким жестом смахнула слезу обиды. – Это несправедливо, Ричи.

– Не расстраивайтесь так.

– А ты сам!

– Что я?

– Вот, приходишь. А как мы обошлись с тобой!

– Ну ладно, не важно.

– Я потеряла тебя, как потеряла ее, да?

– Не надо так переживать, Мэри.

Они сидели молча, пока Мэри не успокоилась. Спросила:

– Как ты на все это смотришь?

Ричи поставил чашку с блюдцем на ковер и подался вперед.

– Думаю, она очень ранимая.

– Ранимая!

Дверь открылась, и перед ними предстала Тара – ранимая, розовая, сияющая чистотой, с улыбкой косящаяся на Ричи. Она удивленно подняла брови, и он моментально понял, что, позови она его взобраться на гору, переплыть реку или броситься с ней со скалы, он последует за ней.

– Ричи, – спросила она, – отвезешь меня к Питеру?

– Конечно.

– Но ты еще не завтракала! – запротестовала Мэри.

– Не приставай.

– Ест одни фрукты, – пожаловалась ему Мэри, поморщившись. – Фрукты да орехи. К чему это все приведет?

– Не знаю, миссис Мартин.

– Я возьму куртку, – сказала Тара.

Мэри грозно взглянула на Ричи. Он поднял чашку и блюдце с ковра, но Мэри забрала их у него и быстро унесла на кухню, предоставив Ричи возможность выйти в коридор и спросить Тару, предупредила ли та родителей, что переезжает к нему.

– Еще нет.

– О чем вы там шепчетесь? – спросила Мэри, подслушивавшая их.

– А, да так, – ответила Тара. – Я собиралась дождаться папу и потом сказать. В общем, я хочу переехать к Ричи.

Ошеломленная Мэри только охнула.

– Всего на несколько дней. Посмотреть, что из этого выйдет. Да, Ричи?

– Конечно.

– И что я скажу твоему отцу?

– Я сама скажу, позволишь?

– Как знаешь. Меня уже ничего не удивляет. Вообще ничего.

– Послушай, мам, я не ухожу из дома. Просто хочу, чтобы тебе и папе было немного свободней. Я же вижу, что стесняю вас.

Мэри повернулась к ней спиной:

– Поступай как знаешь, девочка. Ты всегда так делала.

Тара оставила дверь открытой, жестом показывая Ричи, чтобы поторапливался.

– Я буду заходить к вам, миссис Мартин, – сказал Ричи.